Сыч-воробей

Ранней весною я возвращался с охоты. Я шел по лесу знакомой дорогой, и в ночной темноте над моей головою послышался странный негромкий звук. Этот странный звук перемещался, было похоже, что меня настойчиво преследует какая-то ночная неведомая птица. Чтобы приманить птицу, я стал подражать странному звуку. Невидимый провожатый охотно стал откликаться.

В темном лесу мне не удалось разглядеть таинственного провожатого, и, выйдя на лесную опушку, я остановился. На фоне звездного неба рисовались черные ветви деревьев. Здесь, на краю леса, я надеялся увидеть незнакомую птицу.

Я стоял под деревьями, продолжая тихо манить. Небольшая тень пролетела над самой головою, бесшумно уселась на ветке. В ночной темноте трудно точно прицелиться. Я зарядил ружье мелкой дробью и, не видя на ружье мушки, выстрелил наудачу.

После выстрела лес примолкает. Я зажег спичку, стал смотреть под деревьями. На засыпанном опавшей хвоей снегу, раскинувши крылья, лежала маленькая серая птичка с круглой совиной головкой.

В подстреленной птичке я признал сыча-воробья. В наших лесах эта птичка встречается редко, а днем ее трудно увидеть. Обычно она прячется в дуплах деревьев, а по ночам вылетает на охоту.

Дома я внимательно рассмотрел редкостную добычу. Сыч-воробей был немного больше обыкновенного воробья. Круглой головою, ушами, острым крючковатым клювом он напоминал своего собрата - обыкновенного лесного сыча.

Из шкурки сыча-воробья я решил сделать чучело для своего кабинета, в котором хранится множество добытых мною охотничьих трофеев.

Через несколько лет мне пришлось проходить тем же лесом зимою. На краю вырубки, возле только что срубленной и распиленной на дрова толстой осины, теплился огонек, грелись и отдыхали знакомые колхозники-лесорубы.

Погляди-ка, - сказали они, прикурив от моей трубочки, - и разгадай нашу лесную загадку…

В верхней части лежавшей на снегу распиленной и расколотой осины лесорубы показали выдолбленное дятлом жилое дупло. Узкое круглое отверстие дупла, как крышей, было прикрыто большим грибом-наростом. В глубине этого покинутого дятлом дупла оказался склад продовольствия. Вытряхнув на снег содержимое, я насчитал шесть мертвых клестов и одиннадцать замороженных мышей. Я хорошо знал, что многие животные - птицы и звери - бережливо прячут свои запасы. Не раз в дуплах и под корнями деревьев мы находили наполненные отборными орехами лесные кладовые белок и бурундуков; сороки и сойки на моих глазах прятали в укромных уголках свою добычу. В подземных кладовых мышей хранятся многолетние запасы старательно высушенного сена и зерна. Обнаруженная лесорубами кладовая принадлежала какому-то запасливому хищнику, быть может имевшему в лесу много таких складов.

Редкая находка очень меня заинтересовала. Кто мог убить и спрятать в птичьем дупле этих мертвых клестов и мышей? Злейший лесной хищник - куница не могла пролезть в узкое отверстие дупла. Маленькая ласка, промышляющая на земле под корнями, вряд ли решится забраться под вершину высокой гладкой осины.

Крепко задумавшись над трудной лесной задачей, я направился через лес к дому. Недалеко от поваленной осины слышались тревожные голоса птиц. Я узнал стрекотанье сорок и хлопотливый крик соек. К поднятому этими птицами шуму примешивался тревожный свист синиц.

Чтобы узнать о причине переполоха, я свернул с дороги и осторожно приблизился к лесной маленькой полянке. На острой еловой макушке сидел сыч-воробей. Множество лесных птиц его осаждало. На дневном свете он казался беспомощным, круглая совиная головка его хохлилась и медленно вращалась. Наверное, ослепленному дневным светом маленькому ночному разбойнику пришлось бы совсем плохо, но он вдруг расправил крылья и, тихо и бесшумно планируя, нырнул под нижние сучки густой елки, почти у моих ног.

«Так вот кто жил в дупле, вот кто охотился и прятал свою добычу!» подумал я, заглядывая под накрытую снежною нависью густую зеленую елку.

Не сходя с места, я хорошенько рассмотрел плотно прижавшегося к стволу елки сыча-воробья и, осторожно протянув руку, быстро накрыл его шапкой.

Пойманного мною живого сыча-воробья, несомненно, выгнали на дневной свет свалившие осину лесорубы, и занимавшая меня лесная загадка разрешилась сама собою. Обитавший в дупле маленький разбойник приносил и хозяйственно складывал свои продовольственные запасы. На клестов и мышей он охотился ночью, хватал спящих птичек на ветвях деревьев и убивал их. Разумеется, птицы знали его и ненавидели. Как все хищные совы, он отрывал у пойманных птичек головы и выщипывал крупные перья.

Дома я выпустил маленького разбойника в комнату и стал приручать. Он охотно брал застреленных воробьев, а ночью, вылетая из убежища, сам ловил домашних мышей. Днем он обычно сидел под кроватью, забравшись в голенище старого валенка, которое ему заменяло дупло, а вечером неизменно выбирался из своего дневного убежища. Придерживаясь клювом, он, как попугай, лазил по моим книжным полкам и бесшумно летал по комнате. Иногда он присаживался на письменный стол и при свете лампы делал самые уморительные гримасы.

Весною сыч-воробей стал издавать те самые звуки, которые я некогда услыхал в лесу. Звуки эти будили меня, но я скоро привык к ним, как мы привыкаем к обычным шумам и голосам. С наступлением весенней охоты эти звуки для меня стали необходимостью. Сыч-воробей будил меня, как верный будильник, и за всю весну я ни единого раза не проспал глухариного тока.

На облаве

К месту охоты мы мчались на хорошо откормленных, мотавших гривами и бодро фыркавших на морозе лошадках, запряженных в розвальни и возки. После городской утомительной жизни чудесным казался ночной зимний лес: высокие сосны, и мерцавшие под месяцем крутые снежные взгорки, и сокрытая в извилистых берегах, темневшая провалами речка.

Двадцать километров пути были легкой передышкой. Торопливо разбирая из саней ружья, разминаясь после дороги, вылезли мы на скрипучий снег у привала - в глухой лесной деревеньке, где проживал егерь, следивший за окладом. Городские охотники, собравшиеся на большую охоту, приобретают особенный, солидный вид. Мы с напускной важностью входили в избу, ставили в угол оружие.

Как водится, задолго до выхода на облаву в избе начались горячие споры.

Устроитель охоты, Захарыч, подробно рассказывал о сделанном им окладе.

Потревоженных дровосеками, залегших в новом месте зверей нашли и облаяли собаки. Медведи лежали в небольшом, тесно обрезанном кругу. Это обстоятельство требовало особенной осторожности при расстановке стрелков, ибо малейший шум мог испортить охоту. Зверя должен был выставлять окладчик Захарыч со своими верными помощниками - видавшим на своем веку всяческие виды седомордым Мурашом и молодым бойким Пиратом.

Опытные охотники-медвежатники хорошо знают, что для успеха в охоте прежде всего нужен порядок.

Отправляясь на большую охоту, стрелки должны быть готовы ко всяким случайностям. На зверовой охоте нельзя ничего предрешать. Ни один самый опытный егерь не может знать точно, как и куда пойдет зверь, какие случайности могут помешать стрелку на облаве. Большая наблюдательность, знание повадок и характера зверя, умение хорошо ориентироваться и особенно «охотничье чутье» - вот самые главные качества, которыми должен обладать опытный егерь-медвежатник. В нашем окладчике и устроителе охоты качества эти соединялись: он хорошо знал зверя и его повадки, имел прекрасных собак и умел хорошо руководить трудной охотой.

На больших, многолюдных охотах, в которых участвуют иногда неопытные горячие стрелки, о настоящей охоте имеющие представление только понаслышке, особенное значение имеет твердая дисциплина. Только дисциплинированных, точно подчиняющихся правилам облавной охоты стрелков можно ставить на номера. Малейшая оплошность - звук не вовремя заряжаемого ружья, неосторожное движение на номере - может погубить и сорвать охоту.

За столом, заваленным бумагою с распакованными закусками и принадлежностями для чистки ружей, всю ночь продолжались жаркие разговоры. В помещении было темно, скудный свет маленькой лампы едва освещал возбужденные лица охотников. В низкие окна избы пробивался зеленоватый отблеск зимнего рассвета.

Итак, товарищи, решено, - заканчивал свои наставления наш руководитель охоты Захарыч, - жребиев не будем кидать, на ответственнейшие места мы поставим лучших стрелков с надежным оружием. В лесу не шуметь и не кричать. Во избежание несчастья, становясь на номер, каждый стрелок должен хорошенько осмотреться. Необходимо наблюдать, где стоят соседи. Со своих мест до окончания охоты не сходить. Зверя напускайте на выстрел как можно ближе.

А если на соседа идет зверь и сосед не стреляет, - можно стрелять?

Ни в коем случае.

А ежели на меня валит?

Это дело другое. Помните хорошенько, товарищи стрелки, конечную цель нашей охоты: ни одного зверя живым из круга не выпускать, все звери должны быть взяты…

Чудесен украшенный тяжелою снежною нависью зимний лес. Мы останавливаемся на маленькой, окруженной густым лесом, прикрытой пухлым снегом полянке. Здесь остановка, курильщики могут выкурить последнюю папиросу.

Мы говорим шепотом, приглядываясь к окружающему нас снежному лесу, хранящему тайну сегодняшнего охотничьего успеха.

С утра крепко морозит, чуть тянет, сдувая сухие снежинки с лесных макуш, морозный утренний ветерок.

По протоптанному окладчиками глубокому снегу мы погружаемся в таинственную глубину леса, покрывшего нас своей тишиной. Мы идем, осторожно шагая след в след, чтобы не хрустнула под ногою ветка, не сломался задетый стволами ружья хрупкий мерзлый сучок.

Вот останавливается передний, и вся вереница стрелков замирает. Я чувствую в глазах соседа тревожный вопрос: «Должно быть, сорвалось? Ушли звери».

Нет, звери от нас не ушли! От уха к уху бежит по цепи шепот, переданный от передового. Как ветерок по макушам деревьев, скользит этот шепот от человека к человеку:

Здесь ждать!

Шепот далеко замирает. Мы стоим в снегу долго. Минуты кажутся часами. И опять появляется сомнение: «Ушли, ушли звери!»

Но вот из глубины леса выходит обсыпанный снегом окладчик. По его виду - по выражению потного и спокойного лица, по деловой походке - мы догадываемся, что в окладе все благополучно.

Захарыч останавливается, машет нам вязаной рукавицей:

За мной!

Осторожней, товарищи, осторожней!

Мы опять идем друг за дружкой, прислушиваясь к глубокой тишине леса, - шестеро гуськом растянувшихся охотников-стрелков.

По знаку передового мы останавливаемся. Здесь начинаются стрелковые номера. В глубоком рыхлом снегу обтоптаны места для стрелков. Распорядитель охоты разводит и ставит на обозначенные им номера участников охоты. Номера расположены близко, сквозь лесную заснеженную чащу стрелки хорошо видят друг друга. Устанавливая стрелков, Захарыч палкой отчеркивает на снегу угол обстрела; строго поглядывая сквозь очки, шепчет последние наставления:

Зверя напускайте ближе. Замечайте, где стоят ваши соседи! Помните хорошенько: зверь лежит близко.

Мое место под елкой-двойняшкой, вершинами своими уходящей в снежную лесную высь. Я обтаптываю мягкий, ссыпающийся снег, оглядываю своих соседей, одетых в белые балахоны. За темными стволами деревьев их фигуры сливаются со снежною белизною.

Дятел глухо долбит за моей спиной. Этот привычный лесовой звук не нарушает торжественной тишины зимнего леса. Над головою, на сухом стволе елки, тихонько попискивая, возится пухлая на морозе синичка. Она как бы интересуется гостем, я близко вижу тоненький ее носик, маленькие бусинки-глазки.

Я вглядываюсь в снежную глубину леса. Там, за густыми деревьями, в нескольких десятках шагов, лежат в своей берлоге медведи, не подозревая нависшей над ними смертной беды.

Передо мною открытая, как бы нарочно проложенная, покрытая глубоким снегом просека-чистинка. Над просекой далеко видно в лесной снежной чащобе. Эта лесная чистинка - самое удобное для стрельбы место, и, как бывало в детстве, я загадываю перед охотой: «Хорошо, чтобы по этому удобному месту вышел на меня зверь…»

Наверное, справа и слева товарищи-стрелки также загадывали о своей удаче, оглядывая место, и каждый надеялся выиграть в охотничью лотерею. Я еще раз осматриваю соседа, смутно виднеющегося в белом балахоне. Он, как и я, обтаптывает место, напряженно вглядывается в окружающую его лесную чащобу…

Я оправляю пояс, заряжаю и внимательно осматриваю ружье. Поднимать или не поднимать на тройнике прицельный щиток? Как нестерпимо медленно тянутся эти предшествующие гону минуты! Синичка возится над моей головой, и я слышу, как валятся сверху сбитые ею соринки.

Как бывает почти всегда, гон начался в ту самую секунду, когда меньше всего ожидаешь. Одновременно с лаем собаки в окладе раздался глухой винтовочный выстрел. «Стреляют, - что это значит?» - подумалось невольно.

Казавшийся незлобным лай собак доносился из глубины леса. Собаки переместились, и я отчетливо услыхал знакомый лай старого Мураша. Про себя я подумал: «Неужто так спокойно лает Мураш на зверя?..»

Бежавшего на меня зверя я увидел, когда уже утратилась, казалось, надежда. Переваливаясь по снегу, он вдруг показался в самом конце узкой чистинки. Зверь шел, как по заказу, серединой облюбованной мною просеки-чистинки. Я видел круглую его спину, широкую голову с маленькими ушами. Старчески лая, за ним на почтительном расстоянии следовал старый Мураш.

Я стоял неподвижно, держа на прицеле надвигавшуюся темную тушу. В прорезь мушки была видна седая от осыпавшегося снега косматая холка.

Не замечая меня, зверь шел неторопливо. Шагах в шести он остановился. Я близко видел круглое туловище, тупые, торчавшие на голове уши. Лежавшая на снегу сухая еловая макуша закрывала голову зверя. Он стоял как бы в раздумье перед макушей, перегородившей ему дорогу.

После выстрела, прозвучавшего в лесу одиноко, зверь опустился на снег. Как бы желая хорошенько проверить, опытный Мураш, не раз побывавший в опасных схватках, не приближаясь, сделал большой круг возле лежавшего на снегу смертельно раненного зверя и опять деловито направился в лес…

Через час стрелки и загонщики стояли над убитыми зверями: медведицей и двумя лончаками. Охота была проведена успешно. Вцепившись зубами в толстую шерсть зверей, как бы желая утолить свою ярость, собаки продолжали теребить неподвижно лежавших на снегу животных.

Стоя в сторонке, я смотрел на труп зверя, ставшего для меня теперь незанимательной вещью. Мое внимание привлекала маленькая синичка, еще недавно вертевшаяся над моей головою. Почуяв кровь, голодная птичка жадно кружилась над лежавшими на снегу зверями. Не страшась людей, она перепархивала под ногами стрелков, садилась на стволы ружей, жадно припадала на снег, пропитавшийся кровью.

Голодная маленькая синичка провожала нас до самой дороги. Она настойчиво перелетала за людьми, вытаскивавшими убитых зверей на дорогу. Сидя в санях, я видел, как перепархивает она с куста на куст вдоль дороги, по которой двигались нагруженные подводы. Казалось, она не хотела расстаться с убитыми медведями и, оплакивая, провожала их в последнюю дорогу.

Старые охотники очень любят рассказывать о своих лучших любимых собаках. Из всех мне знакомых собак еще в детстве я особенно запомнил отцовскую старую собаку. Это был замечательно умный пойнтер со странной кличкой Жулик. Отец им не мог нахвалиться.

Мою собаку, английского сеттера Ирэн - дома мы звали ее попросту Малинкой, - хорошо знали многие старые охотники. На выставках собак она неизменно получала почетные награды, а на полевых испытаниях - главном экзамене для охотничьих собак - вышла на первое место. За красоту и полевую работу ей присуждено высшее для собак звание чемпиона.

Не только красотой и охотничьими качествами прославилась Ирэн. Таких добрых, умных, вежливых собак у меня еще не бывало.

Ее привели ко мне семимесячным, но уже рослым, очень подвижным и веселым щенком. С первого взгляда Ирэн нам понравилась своей породистостью, добрым характером и необычайно красивым черно-крапчатым раскрасом.

Прежний хозяин Ирэн был большой любитель собак. После его смерти Ирэн вместе с матерью, тоже очень породистой собакой, оказалась на руках случайного человека. У этого человека собакам плохо жилось, они привыкли у него скитаться по городским помойкам.

Один мой знакомый охотник отобрал у нерадивого хозяина голодавших собак и предложил мне взять на воспитание щенка.

Я не имею возможности выкормить двух собак; я знал, что вы хороший охотник, решил обратиться к вам, - сказал он, передавая мне щенка. Надеюсь, что вы воспитаете настоящую охотничью собаку.

Как все молодые собаки, Малинка на первых порах любила грызть вещи. В квартире под вешалкой она не раз рвала калоши наших гостей и однажды изгрызла Дорогие новые туфли, забытые под кроватью.

Всего труднее было бороться с пороком, который приобрела она во время своего беспризорничества. Ее по-прежнему тянули к себе грязные помойки, и было положено много хлопот, чтобы вытравить эту дурную привычку.

С первых же дней я начал приучать Малинку к порядку. Я научил ее ложиться и брать пищу по приказанию. Иногда я прятал в комнате маленький лакомый кусочек и заставлял ее искать. Найдя кусочек, Малинка должна была подходить с «Докладом»; тогда я произносил короткое слово:

Игра «в прятки» нам очень понравилась. Понемногу я приучил собаку к значению человеческих слов и полному послушанию, которое прежде всего необходимо в настоящей охоте.

На лето мы поехали в знакомую деревню. Это было очень хорошее место для охоты.

В деревне я рассчитывал заняться Полевым обучением моей новой собаки. В городе я приучил ее возвращаться на свисток, по приказанию - ложиться, ходить у ноги.

На свободе в поле я старался закрепить первые городские уроки. Я заставлял собаку бегать и немедленно возвращаться к моим ногам на свисток. Чтобы на охоте было поменьше шума, я научил ее ложиться на любом расстоянии по приказанию, которое я отдавал, поднимая над головой руку.

Так же, как в городской квартире, я иногда незаметно прятал в траве лакомые кусочки, и она их по чутью находила.

До середины лета я не показывал Малинке настоящую лесную и болотную дичь. Молодые тетерева только что выводились, а в болото я решил выходить, когда подрастут бекасята.

Однажды в овсяном поле мы набрели на тетеревиный выводок. Старая мать-тетерка, подобрав под крылья маленьких тетеревят, сидела в высокой траве. Маленькие тетеревята-поршки вылетели почти из-под самых ног и тут же расселись на закачавшихся под их тяжестью ольховых кустах. Старая тетерка, стараясь отвести от выводка собаку, притворилась больной и, громко квохча, низко и тихо полетела над овсами.

Носившаяся по полю собака ни малейшего внимания не обратила на вылетевших птиц. На Месте, где сидели в примятой траве тетерева, лежали червячки теплого птичьего помета и тетеревиные перышки. Здесь, казалось, я сам, своим человеческим носом, чуял горячий запах дичи.

Я подвел к тетеревиной сидке собаку, заставил понюхать, но она не обратила на птиц никакого внимания. Сколько ни старался я показывать ей сидевших На ветвях молодых тетеревят, она, не понимая меня, продолжала носиться по полю, как бы разыскивая подложенные мною лакомые кусочки.

Принимаясь за обучение в поле, я знал, что многие молодые собаки, особенно английские сеттера, на охоте принимаются не сразу, и решил терпеливо работать. Но сколько я ни старался - дело не двигалось. Малинка по-прежнему носилась по полю, ни малейшего внимания не обращая на птиц, вылетавших из-под самого ее носа.

Обеспокоенный неудачей, я написал своему приятелю, старому и опытному охотнику, прося у него доброго совета.

«Прежде всего не падайте духом и не теряйте терпения, - ответил мне старый охотник. - У каждой кровной охотничьей собаки, если она не испорчена окончательно городским комнатным воспитанием и лежанием на диванах, рано или поздно непременно должна пробудиться охотничья страсть, и дело охотника - помочь пробуждению этой страсти. Попробуйте однажды при ней убить тетерева так, чтобы она все видела, и, если понадобится (хотя это и запрещено правилами натаски), позвольте ей немножечко потрепать убитую птицу…»

Я решил испытать совет старого охотника. Однажды мы проходили лесной опушкой. Из ольховых кустов вылетел старый, уже вылинявший косач. Удачным выстрелом я срезал его, и застреленная птица упала на глазах удивленной, насторожившейся собаки.

Немного повременив, я заставил ее искать. Удивленная собака бросилась к птице, еще бившейся в высокой траве, и, не доходя, сделала стойку. Это была ее первая стойка по настоящей дичи.

Убитого тетерева я дал ей хорошенько обнюхать и взял с собой. Проходя мимо кустов, я незаметно подбросил его. Собака скоро его нашла, и стойка опять повторилась.

Удачный урок был началом пробуждения охотничьей страсти, и с каждым выходом на охоту эта страсть укреплялась.

Многие охотники еще до охоты приучают молодых собак носить тяжелую поноску. Разумеется, очень приятно, если вежливая и очень послушная собака принесет в руки охотника убитого вальдшнепа или достанет из воды утку. Мне эта наука казалась второстепенной, и, начиная охоту, я был уверен, что умная собака непременно сама догадается и, когда нужно, Принесет убитую дичь.

Проходил я как-то берегом лесного озерка. С незаметной глазу, заросшей лопушняком протоки неожиданно вырвался кряковый селезень; я выстрелил, и селезень упал в воду.

Берег озера был очень зыбкий, я не мог подойти и достать плававшего посреди озера убитого селезня.

Я подозвал Малинку, стал ее гладить, бросать в селезня палочки и просить:

Ринушка-Малинушка, голубушка, принеси!

Собака поняла. Она вошла в воду, поплыла к селезню и вынесла его на берег. Подать в руки добычу она не догадалась, но и так я был доволен.

С тех пор Малинка выносила дичь из воды безотказно, но по-прежнему отказывалась подавать в руки, как это делают некоторые собаки, исполняющие при ленивых охотниках должность лакеев.

Лето обучения для нас было особенно счастливым. Мы выходили каждое утро почти на рассвете. Просыпаясь, я видел Малинку, лежавшую возле моей постели. Темные глаза ее были открыты.

Я неторопливо одевался, кормил собаку и брал ружье. С каким неудержимым восторгом приветствовала меня веселая Малинка! Мы выходили из дома привычной дорогой, и перед нами раскрывалось залитое светом зеленое счастливое царство охоты.

На охоте я никогда не бывал жадным и не терплю жадных и грубых охотников, но нередко мы возвращались с тяжелой, многообразной добычей. Каждый день прибавлялся опыт, и к концу охотничьего сезона туго принимавшаяся Малинка была опытной и умелой собакой.

Охота на Кавказе

Я познакомился с ним на колхозном базаре. Он стоял посреди площади, оскалив свои белые зубы, гордо отставив ногу в дырявом и пыльном чувяке, высоко держа сухую, носатую, небрежно повязанную башлыком голову. Концы башлыка живописно свисали на его покатые плечи. Тоненький, оправленный серебром ремешок перетягивал талию.

Одежда его была ветха и пыльна, а в дырьях штанов, изодранных в лохмотья о лесные колючки, сквозило худое смуглое тело. Странными казались при всей бедности одежды охотника гордая его осанка, серебряный дорогой поясок.

На левом плече Нестора сидел ученый ястреб. Охотник гордо осматривал проходивших мимо людей, скалил зубы и улыбался. Ястреб на его плече сидел смирно, изредка встряхиваясь, и, точно на шарнире, поворачивал во все стороны свою клювастую плоскую голову, позванивая колокольчиками, привязанными к груди и ноге.

Все было чудесно и замечательно вокруг! Яркое и высокое солнце, синее море и лиловые над городком горы. Абхазец-колхозник недвижно восседал над корзинами с виноградом. Огромный буйвол, запряженный в арбу, стоял на дороге; положив на спину толстые рога, лениво жевал. Два мингрела-рабочих, загорелых и черных, сидели на корточках на земле, разговаривали и курили…

Охотник Нестор пришел на базар продавать добытую дичь. Неделю назад, когда на побережье высыпали пролетные перепела, он с утра до вечера бродил с легкой палкой в руке, с обученным ястребенком, у которого на левой ноге был привязан маленький колокольчик. Он ходил не торопясь, пошевеливая в кустах палкой, и оттуда дождем вылетали ожиревшие, тяжелые перепелки. Нестор сбрасывал с руки ястребенка, и ястребенок стрелою падал на неповоротливую, летевшую над травою птичку. По звону колокольчика Нестор отыскивал в кустах добычу, отнимал у ястреба перепелку и, свернув ей голову, подвешивал к своему серебряному пояску. Перепелиный легкий пух плыл за ним по теплому воздуху.

Познакомил меня с Нестором знакомый абхазец.

Это - большой охотник, - сказал абхазец, - он много ходит, много знает, может ходить на охоту без собаки. Кукурузу сажать не любит, на охоту ходить любит. Ты пойди с ним, он тебе покажет.

Вечером мы вместе сидели в духане. Нестор долго отказывался от предложенного стакана вина. Мне нравилось его лицо, орлиный нос, сдержанная важность. Ястреб по-прежнему сидел на плече его. Соблюдая достоинство, он пил мало, говорил того меньше.

Поутру, как было условлено, Нестор явился меня будить.

Мы вышли на охоту рано. Еще лежала на траве и деревьях седая роса, сильно и пряно пахли кипарисы. Сизая дымка висела над морем и над горами. Мы прошли садами по каменной, поросшей травою тропинке. Нестор шел впереди. На его плече качался длинный бамбуковый шест. Другого оружия при нем не было. Он шел, легко ступая, высоко держа обмотанную башлыком черную голову. Нас, охотников с ружьями, было трое. Мы едва поспевали за быстроногим нашим проводником.

Мы шли садами и убранными полями с торчавшими из земли сухими стеблями кукурузы, колючими кустарниками, росшими по закрайкам полей, по местам, где ночью кормились зайцы. Нестор внимательно осматривал и, казалось, обнюхивал каждый куст. Задневавший в долине шакал выскочил из-под наших ног и стрелою помчался в горы. Нестор пронзительно свистнул ему вслед. У густого, проросшего высокой травою куста провожатый наш остановился и поднял руку. Два раза он обошел куст, точно принюхиваясь, как идущая по следу собака. Потом поставил нас вокруг куста и снял с плеча длинную палку. Лицо его было торжественно. Мы остановились подле куста с приготовленными ружьями, ждали, - я смотрел в лицо Нестора и не мог удержаться от улыбки. Еще раз обойдя куст, он стал шуровать в траве палкой, совершенно так, как деревенские рыболовы шуруют под берегом, ловя рыбу и раков. Тотчас из куста на меня выскочил крупный заяц-русак и, положив на спину уши, заковылял по чистому полю. Это было так негаданно, что я забыл выстрелить. Нестор свистнул, пощелкал языком и укоризненно покачал головою.

Мы проходили все утро. Нестор внимательно осматривал каждый куст. Иногда он останавливался, поднимал руку, и мы привычно располагались вокруг указанного куста и приготавливали ружья. Мне была непостижима способность Нестора учуивать в кустах затаившихся зайцев. Я внимательно следил за всеми движениями его, стараясь раскрыть занимавший меня секрет Несторова охотничьего чутья.

В обед мы подошли к хатенке Нестора. Это была сбитая из тесу, обмазанная известью маленькая избушка. Трудно было представить, как в этой избушке помещается вся многоголовая Несторова семья. Два дерева с голыми сучьями стояли у «въезда» в Несторово поместье. Узластый стебель виноградной лозы с подсохшими кистями черного винограда обвивал эти деревья и всю ободранную крышу хатенки. На развалине старого дерева были сложены кукурузные листья - заготовленный на зиму корм.

Мы восседали на земле вокруг горевшего под котлом огня, пили молодое красное вино и, по обычаю, произносили приветственные речи. Хозяйка угощала нас мамалыгой.

Когда мы выпили по стакану, я решил расспросить Нестора о его замечательном уменье находить зайцев.

Ты удивительный охотник, - сказал я Нестору, поднимая стакан. - Я много ходил на охоту и много встречал охотников. А еще ни разу не встречал такого, чтобы сам мог чуять дичь и находить зайцев, как это делаешь ты. Я здесь человек новый и хочу все знать: скажи мне, пожалуйста, как узнаешь ты, под каким кустом лежит заяц?

Нестор покрутил усы, важно ответил:

Ты русский охотник?

Да, я русский охотник.

Я охотник кавказский. Кавказский охотник и русский охотник - теперь браты. Слушай: есть ваш русский заяц и есть наш заяц, кавказский. Наш кавказский заяц ночь туды-сюды ходит, потом идет спать и делает в кусту норку. Если есть в кусту одна норка - лежит один заяц, если две норки два зайца. Кавказский охотник берет ружье, а другой пугает зайца. Так можно убить много зайцев…

Я сообразил не сразу - так был прост охотничий секрет Нестора. Потом мне все стало понятно. Кусты на Кавказе очень частые и густые, в них всегда растет густая жесткая трава. Ложась на дневку, заяц, как крот, точится в сухую траву, а за ним остается заметный охотнику лаз. Если внимательно осматривать каждый куст, можно найти заячьи ходы и по расположению примятых травинок наверное знать, в котором кусте лежит заяц.

Не знакомому с такой охотой охотнику может показаться чудесным, как находит кавказский охотник «по чутью» зайцев. А все же и самому опытному охотнику не так просто находить в кустах заячьи ходы. Нужно примечать зорко, уметь хорошо читать живую и сложную книгу природы.

Мы сидели у него долго. Со свойственным кавказцам гостеприимством он угощал нас чем мог и с гордостью показывал все свое семейное богатство. Потом он провожал нас до города. Я еще несколько раз виделся с ним и ходил на охоту, а в конце месяца мы расстались большими друзьями.

Журавль-летчик

Совершая воздушное путешествие над тайгой, я слышал от летчиков много интересных рассказов о лесных и охотничьих приключениях. Летчики рассказывали, как доводилось им наблюдать зверей в тайге. На лесном аэродроме мне показали маленького медвежонка. Доставленный из тайги на самолете, лохматый авиатор чувствовал себя с людьми прекрасно. Он жил в клетке, устроенной на аэродроме. Иногда мишку выпускали гулять, и, смешно переваливаясь, как бы выполняя роль строгой охраны, он гонялся за козами, забиравшимися в запрещенную для посторонних посетителей зону… Кроме авиатора-мишки жила в штате лесного отряда, пользуясь общим дружеским расположением, маленькая белочка Дуся, пойманная летчиками в реке (белки во время своих кочевок нередко переплывают широкие реки). Но самой большой любовью и почтением пользовался в авиационном отряде ручной журавль Василий Иванович. Важно, точно распорядитель-диспетчер, ходил он по аэродрому. Казалось, он наблюдал за общим порядком, и можно было подумать, что без Василия Ивановича не может отправиться ни один самолет. Денно и нощно присутствовал он на аэродроме, и странно было видеть ночью в свете фар въезжавшей на аэродром машины стоявшую на одной ноге его высокую, сторожевую фигуру.

Живя с летчиками в лесном отряде, наблюдая и знакомясь с жизнью людей, запомнил я рассказ о Василии Ивановиче.

Однажды летчику Ермакову пришлось лететь над лесами. Над тайгой мотор закапризничал, летчику пришлось спускаться на лес. Садиться в сплошном лесу особенно трудно и опасно. С высоты летчик разглядел внизу большое открытое болото и стал планировать. С остановившимся мотором он скользил по воздуху все ниже и ниже…

В болоте ему удалось благополучно сесть между деревьями, не повредив машины. При посадке самолет зарылся в болото и «скапотировал» перевернулся вверх колесами. Летчик благополучно выбрался из перевернувшейся машины и огляделся.

Болото было большое, чистое - на много десятков километров. На карте летчик определил место и, отправив за помощью бортмеханика, решил терпеливо дожидаться людей, не покидая своей машины. «Наверное, меня скоро хватятся и начнут искать», - думал он, приготовляясь к ночлегу.

К своей неудаче летчик отнесся спокойно. Он хорошо знал, что товарищи его не оставят и непременно скоро разыщут. Провизии с ним было немного, но у летчика было с собой охотничье ружье и патроны. Он не боялся погибнуть.

На болоте летчику пришлось прожить больше недели. Каждый день он ходил на охоту, а ночью спал на крыле самолета.

Бродя по болоту, он однажды поймал журавленка. Это был длинноногий, уже оперившийся птенец, не умевший хорошо летать.

Пойманного журавленка летчик привязал за ногу к опрокинутому самолету.

«Я не знал, чем питаются журавли, и стал приносить из болота лягушек, собирал ягоды» - так рассказывал потом о своих заботах летчик.

Больше недели летчик и журавль жили одни в лесу. А через несколько дней летчика нашли. Прилетевший самолет сбросил ему записку, пакет с продовольствием и ружейными патронами. Скоро к самолету вместе с бортмехаником пришли люди.

Работы было много. Нужно было расчистить в болоте место для взлета, сделать настил из бревен, чтобы не завязла машина. Когда все было готово, летчик посадил в кабину своего журавленка, дал газ и благополучно взлетел.

С ближайшего пункта, где ему пришлось заправлять бензином машину, он послал в свой отряд такую телеграмму:

«Все благополучно, вылетаю журавлем. Встречайте».

Непонятная телеграмма наделала много хлопот в штабе лесного авиационного отряда. Там никто не знал Журавлева (на телеграфе переделали слово «журавлем» в «Журавлева»). «Наверное, это приехало наше новое начальство, - сказал начальник штаба. - Нам нужно его встретить».

Самолет летчика Ермакова на аэродроме встречали по форме. Едва показалась в небе машина, на аэродром вышел дежурный начальник. Почтительно подбежал он к приземлившейся у старта, еще катившейся по земле машине. Из кабины виднелось знакомое лицо Ермакова. Пассажиров в самолете не было видно. Закинув на лоб очки, Ермаков приветливо улыбался.

Здравствуйте, товарищи! - сказал он, останавливая мотор.

Держа под козырек, дежурный начальник осторожно спросил:

А где же товарищ Журавлев?

Журавлев?.. Товарищ Журавлев со мной, в кабине.

Дежурный осведомился тревожно:

Может быть, товарищу Журавлеву дурно?

Быть может…

Лицо летчика сияло. Обеспокоенный дежурный заботливо заглянул в кабину. Там, на сиденье наблюдателя, прихлестнутый поясным ремнем, спокойно сидел… журавль. Увидев нежданного гостя, дежурный рассмеялся:

Так вот ты какого нам Журавлева доставил! А мы тут головы ломали думали, новое наше начальство летит.

Прибывшего журавля поселили на аэродроме. Скоро он привык к людям и, важно выступая, ходил возле поднимавшихся и садившихся крылатых машин. На аэродроме новый гость чувствовал себя как дома.

Новая жизнь очень понравилась журавлю. Он стал брать из рук угощение и совсем перестал бояться людей. Днем и ночью он был с людьми, работавшими на аэродроме.

Осенью, в положенный срок, журавль начал учиться летать. Вытянув шею, он брал разбег против ветра и, как разбежавшийся самолет, отделялся от земли. Сделав круг над аэродромом, журавль благополучно и аккуратно приземлялся.

Следя за его полетом, летчики с уважением говорили:

Здорово летает наш Василий Иванович!

Однажды, особенно увлекшись, Василий Иванович улетел на соседнее болото и пробыл там почти весь день.

Под вечер, когда в отряде начинались учебные полеты, он услыхал звук запускаемых моторов и тотчас вернулся.

С тех пор он часто улетал на болото, но каждый раз возвращался на звук мотора. Присутствовать на аэродроме при вылете самолета он как бы считал своей служебной обязанностью.

Поздней осенью, когда потянули на юг журавли, Василий Иванович, говорят, порядочно заскучал. Курлыкавшим в небе крылатым землякам он отвечал своим журавлиным приветствием и, подняв крылья, тревожно носился по аэродрому.

Медведица-мать

Это было в Барсуковском колхозе. Два охотника пошли порошею тропить белок. День был мягкий, туманный, охотничий. Охотники шли по лесу, искали белок и напали негаданно на медвежьи следы. Один след был крупный, величиною в лапоть, а рядом два маленьких, точно напечатанных на мокром снегу. Это прошла медведица с двумя медвежатами-лончаками.

Охотникам хотелось выследить берлогу, и они пошли по следу. Скоро маленькие следы пропали, а крупный уходил в лес. Охотники стали оглядываться, осматривать ближние деревья. На одной густой елке, вытянувшись по сучьям и затаившись, сидели два медвежонка. Один охотник прислонил ружье и, подтянув пояс, полез на елку.

Медвежата зашевелились и, продираясь по сучьям, забрались от охотника под самую макушу. Одного медвежонка охотник схватил за заднюю лапу, стал отдирать от елки. Медвежонок кусался, отчаянно скулил. Охотнику было трудно поворачиваться на дереве, он отодрал медвежонка и бросил вниз. Падая, медвежонок напоролся глазом на сук и свалился на землю мертвый.

Другого медвежонка охотник с большим трудом живьем снял с дерева. Этого медвежонка охотники положили в мешок и принесли на деревню.

Около медвежонка собралась вся деревня - малые и большие.

Медвежонок был косматый, очень смешной. Около него толпились колхозные ребята и смеялись.

Надо его привязать под елкой и караулить, - сказали охотникам на деревне. - Медведица обязательно к нему вернется.

Это верно, - сказали охотники, - мать обязательно должна воротиться к своему дитю…

Вечером охотники пошли в лес. По следам было видно, что медведица ходила кругами, но к самой елке не приближалась.

Охотники сделали на елке из кольев «сижу» и привязали под елкой медвежонка. Ночь была темная. Медвежонок рвался внизу, жалобно скулил. Всю ночь охотники слышали, как вокруг ходила медведица, подзывала медвежонка. Под утро она подошла под дерево и стала кормить. На дереве, было слышно, как сосет и чмокает внизу медвежонок.

Охотники просидели на дереве до самого света, а когда рассвело, увидели, что старой медведицы уже нет, под деревом спокойно спит накормленный матерью медвежонок. Они тихо спустились, посадили спящего медвежонка в мешок и принесли в деревню.

Целый год после этого он жил на колхозной мельнице, и колхозники поили его молоком, угощали медом. Он брал в лапы бутылку, опрокидывался на спину и сосал из горлышка, как сосут грудные ребята соску. Сладкий мед ему очень пришелся по вкусу, и он на мельнице стал сладкоежкой.

Это было ранней весной. Лес еще не успел одеться. С ружьем за плечами я тихо шел по знакомой глухой тропинке, покрытой опавшей хвоею. Вдруг впереди послышались тихие, необыкновенно приятные звуки. Мне показалось, что здесь собрались настоящие музыканты, играют на флейтах, свирелях и еще на каких-то мне неведомых инструментах.

Прислушиваясь к незнакомым звукам, я стал осторожно подкрадываться. Прячась за деревьями, я скоро увидел над самой тропинкой около двух десятков соек. Рассевшись на сучках соседних деревьев, сойки приятно пели и как-то особенно весело щебетали. Можно было подумать, что я попал на самый настоящий лесной концерт.

Сойки - веселые, общительные и самые беспокойные птицы в лесу. Их обычно можно видеть на глухих лесных дорогах и на опушках. Заметив собаку или человека, они перелетают с сучка на сучок, издавая резкий, тревожный крик. По этому крику звери и птицы узнают о близкой опасности, стараются хорошенько укрыться.

Раньше я не знал и ни от кого не слышал, что крикливые, беспокойные сойки умеют так красиво петь и даже устраивают концерты.

Присев на пенек под елкой, я закурил трубочку и с удовольствием стал слушать лесную музыку, любоваться веселыми, разнаряженными в весенний, праздничный наряд музыкантами, распевавшими над моей головой.

Неожиданно лесной весенний концерт был испорчен. По моим следам вдруг примчался мой охотничий пес, которого я нарочно оставил дома, отправляясь на тетеревиный ток. С высунутым языком, громко хахая, он стал носиться, нюхать под деревьями и, разумеется, все испортил. С тревожным некрасивым криком, оповещавшим птиц и зверей о появлении собаки, сойки разлетелись во все стороны.

Я очень рассердился на мою собаку, испортившую лесной концерт. Услышать поющих соек больше никогда мне не удавалось.